Уважаемый Д.!
Спасибо что озвучили вопрос, который, полагаю, возникает не у Вас одного. Вы правильно отметили сдвиг в дискурсе «Русского радикала», превратившегося в Ruthenorum radicalium, который можно было понять не только из смены названия, но и из рассуждений под соответствующими тэгами — уже не #РеконструкцияВеликороссии а #ДеконструкцияВеликороссии
Но прежде, чем углубиться в эту тему, я хочу сделать важное замечание, и общеметодологического характера, и касающееся лично Вас и таких как Вы.
В свое время мы в 2018 году разошлись с командой Алтуфьева «Пострусские» и «Острог» (не путать с одноименным проектом Александра Давыдова), хотя какое-то время до этого сотрудничали, и я даже написал для них пару крупных текстов. При том, что мы по сути продвигали одну линию — деконструкции «русской матрицы», как называли ее они, или «политического ДНК русского», как еще раньше их об этом в ранние десятые годы писал я, разошлись из-за разницы в подходах.
Я считал и считаю, что «русскую матрицу» надо деконструировать, взращивая «пост-русские» альтернативы не на словах, а на деле, то есть, давая «другим русским» выход — не только ИЗ ЧЕГО, но и КУДА. При этом, главное тут, как в том анекдоте «ехать, а не шашечки», то есть, не то, как он будет называться, какие символы будет использовать и т.д., а то, работает ли он на деконструкцию «русской матрицы» и предлагает ли он реальную и жизнеспособную альтернативу ей или нет.
Алтуфьев же и Ко не только не создавали никаких альтернатив, но занялись тем, что стали набрасываться на пытавшихся их создавать за недостаточный, неполный, неокончательный, по их мнению разрыв с «русской матрицей», который они усматривали в любом обращении даже к древней Руси или альтернативным Москве руским государственным образованиям вроде Новгорода.
Чем руководствовался при этом Алтуфьев — вопрос, который остается открытым. Но если отбросить «профессиональную» версию, то мне в этом видится конфликт двух ментальностей, причем, забавным образом именно Алтуфьев и Ко здесь окажутся носителями московитского догматического фанатизма, стремящегося к «чистоте» и борющегося со всякими «ересями», тогда как мой подход окажется проявлением дифференцированного балтского менталитета.
Так вот, все это я написал к тому, чтобы очень четко пояснить — я не Алтуфьев и Ко, и в вопросе этнонациональной идентификации не фанатик-сектант, а человек, руководствующийся принципом «каждому свое». И поэтому тот факт, что установки и приоритеты изменились лично у меня я не воспринимаю как основание требовать этого от других — людей с другими биографией, бэкграундом, устремлениями.
Если речь идет конкретно о Вас, я горячо приветствую Ваше стремление реконструировать «великоруса здорового человека» так, как это делаете Вы, по крайней мере на данный момент. Несмотря на принципиально иную вероисповедальную ориентацию, занимаясь «реконструкцией Великороссии», я всегда и признавал, и пытался доносить до тех, кто меня слушает, что точкой опоры в этой реконструкции в системе координат как историософии, так и «национальной политической теологии», может быть именно обращение к мифу старых московитов, разошедшихся с поздней Московией Романовых, которые взяли курс на ее превращение из «великорусского государства» в «общерусскую империю».
В этом смысле цельным типом великоруса и московита здорового человека, которых почти уже не осталось, великорусским аналогом WASP могли бы быть именно такие, как Вы — люди со старообрядческим бэкграундом, причем, не «единоверческим», который можно считать «сменовеховством» своего времени в этом вопросе, а именно «раскольническим». Поэтому перед тем, как перейти к тому, почему я лично умываю руки от темы «реконструкции Великороссии» (благо, одну мою «Незавершенную революцию», идеями которой могут пользоваться все желающие, уже можно зачесть за завершенный личный вклад в это дело), я хочу однозначно оговориться, что приветствую верность великорусской идентичности здорового человека Вашу и таких как Вы, для кого она органична, несмотря ни на что, и кто готов развивать ее в политически здоровом направлении — антиимперском, народно-республиканском.
Что касается моих мотивов, то здесь имеет место наложение друг на друга объективных и субъективных факторов.
Объективно, потратив на это дело (не считая времени, потраченного мной на участие в русском национальном движении в 90-е, так как справедливости ради, тогда оно носило иной характер) несколько лет — на написание «Незавершенной революции», ее оформление как книги, популяризацию ее идей на канале «Русский радикал» и в последующем на надежды поспособствовать созданию чего-то путного из российской оппозиции, в том числе в диалоге с национальными движениями (платформа СОНР), я, через примерно полгода после начала войны, судьбоносной для Северной Евразии и Восточной Европы, нашел мужество признаться себе: «Хватит. Не в коня корм». Итог моих усилий по ревитализации политического великорусизма в тот момент, когда больше нельзя было себе позволить продолжать заниматься Сизифовым трудом, для меня выглядел, как в известноф поговорке: «стою на асфальте я, в лыжи обутый, или лыжи не едут или я…» (какой-то не такой)
Тут, конечно, надо осветить важный вопрос. Кто-то мог бы сказать, что безрезультативность этих усилий в моем случае имеет причиной специфическую личность автора этих строк, по многим параметрам не воспринимаемого большинством тех, на кого они были расчитаны. Хорошо, допустим. Но почему тогда кроме нее не появилось практически никого, кто мог бы взяться за это дело всерьез, но был бы этой аудиторией принят? Почему тогда, таких людей не появилось и после моего ухода с этого поля? Почему сейчас, когда за это дело взялись Вы, великорус-старовер, никто не присоединился к Вам, при том, что Вас читают люди, которым эти идеи близки?
Моя активность в свое время породила определенный интерес к этой теме и несколько дискуссий по ней в кругах, из которых могли бы выйти идеологи и лидеры данного направления, если уж на эту роль не годился я. Хотя лично я в силу множественности моих интересов изначально видел свою миссию главным образом в том, чтобы запустить этот проект, после чего он мог бы развиваться и без моего активного учатися.
Исходя из всего этого я делаю для себя предельно рациональный вывод — усилия по «реконструкции Великороссии» не востребованы сколь-либо значимым количеством (и качеством) самих «великороссов», достаточным для того, чтобы эта тема могла хотя бы запуститься.
И собственно, уже когда я брался за этот проект, мне было понятно и что это может оказаться именно так, и почему это может так оказаться, и более того, я говорил и писал об этом и в открытую, ставя вопрос о «национальной годности великороссов», и признавая, что шансы «меньше 50%». Почему, тоже понятно. Путь от римского патрициата к Риму Каракаллы — это дорога в один конец, вернуться по которой в исходную точку обычно невозможно. Современные «русские» это не великороссы, хотя их случайное отождествление с ними большевиками теоретически давало им возможность после крушения большевизма перезагрузиться на этой основе, но многократно прокрученный и продолжаемый прокручиваться через мясорубку фарш — сперва Романовыми, потом коммунистами, а теперь, при Путине, и вместе со всем тем, что с этим фаршем в мясорубку бросается — «картошкой», «морковью» и уж совсем экзотическими «продуктами».
Надо признать что эти «русские», и не могут, и не хотят вернуться к какой-то этнической основе, в силу чего даже в тех случаях, когда у кого-то такое желание возникает, оно обычно проявляется в виде уродливой субкультурщины, лишенной органического кровно-почвенного измерения. И вот тут от размышлений об объективном, уже начну бросать мостик к субъективному.
Хотя я в юношестве начинал свой путь в русском национальном движении, представлявшем собой пестрый конгломерат имперских и националистических идей, когда на эту тему в середине 90-х годов в нем начались дискуссии, одним из активных участников которых я был, несмотря на свой возраст, мои предпочтения уже вполне определились — это предпочтение сосредоточенного на развитии своего этноса и решении его проблем национального государства, империи и «величию», которые достигаются их ценой. В 99-м году после победы Путина, я сделал для себя вывод, что русским в их массе органически чужд тот национализм, к которому стремились я и мои единомышленники и ушел из русского национализма, что я считаю одним из самых правильных решений в своей жизни.
У этой проблемы есть много измерений, но я бы хотел заострить внимание на одном из них. Чем дальше, тем больше я понимаю, что мозги у меня и таких как я просто работают иначе, чем у большинства русских, и с этим ничего не поделаешь. Но почему? Объяснить это тем, что я мусульманин не получится — ведь я им не родился, пришел к Исламу сознательно, да и по правде сказать, в условном «русском исламе» мы тоже сегодня видим раскол между носителями двух ментальностей — «имперской» и «оранжевой». Есть еще одно объяснение, к которому порой пытаются прибегнуть некоторые мои оппоненты — моей ментальной чуждости русскому народу из-за наличия во мне армянской крови. Но и оно, очевидно, не выдерживает критики — и не только потому, что как сын русского отца и русскоязычной армянки я, отрефлексировав этот вопрос еще в юности, исходно сделал выбор своей судьбы не в пользу армянства и никогда с ним не был политически ангажирован, но прежде всего потому, что трудно найти сегодня в России больших и более ярых имперцев, чем именно армяне.
Теперь ненадолго отскочим от этого сюжета и вернемся к «объективному». В рамках усилий по «реконструкции Великороссии» я четко артикуллировал, что возможность этнической реконструкции русских вижу на путях их не только регионализации, но и нео-трайбализации, то есть, возрождения в том числе имеющихся у них (у каждого своих) вятичских, кривичских, словенских, мерянских и прочих корней.
И тут надо признать, что эта мысль по своему «ДНК» чужда не только современным, многократно прокрученным через имперскую мясорубку «русским» — она чужда и настоящим, старым московитам. Хотя в отличие от современных «русских» они могут считаться носителями органической этничности, как можете им считаться и объективно являетесь Вы, но уже и эта идентичность не была основана на трайбалистских основаниях.
Основой московитской идентичности даже в период ее цельного существования могли быть или государственность, как было у государевых людей, или общинность. В идеале она конечно стремилась к цельности того и другого, воплощенной в идеале «симфонии», но на практике, с Раскола, пути московитов, выбравших государя и его церковь, и московитов, отгородившихся от них в общине, разошлись, а они сами превратились в два разных типа — первые в большой имперский народ, начавший вбирать в себя другие народы, вторые в народ-общину и народ-диаспору, противостоящий первому. Однако хотя этничны они были оба, каждый по-своему (конечно, второй больше, и чем дальше тем больше вследствие удаления от этнического содержания первого), ни у того, ни у другого эта этничность не строилась на выведении ее из корней субстратных племен — Нестор и другие летописцы не в счет, благо, они в основном были «украинцами».
Это интересно, потому что ментальность религиозной общины, сродни той, что есть у вас, отнюдь не чужда и мне, учитывая то, что я был одним из основателей и лидеров подобной общины. Однако и тут показательно, что созданная мной община имела и «племенную» основу, в силу чего отторгалась большинством моих единоверцев из числа условно типичных великороссов (или пост-великороссов), которые не могли понять, а «зачем выделять национальность»? Конечно, эта проблема имеет множества измерений, и сводить ее к одному было бы упрощением, благо, она присутствует не только у русских, но и многих других «неофитов». Но факт остается фактом — движущей силой Национальной Организации Русских Мусульман, которую недругих по фамилиям ее первых лидеров Степченко и Черниенко называли «украинской», всегда были люди с происхождением украинцев, казаков, беларусов, немцев, представителей других народов, смешавшихся с русскими, и меньше всего в ее рядах было типичных (пост) великороссов, идея «племенного» обособления которым была чужда и непонятна.
В то же время, изучая как этнолог и исследователь национальных движений их идеологии и аргументы, в какой-то момент я с удивлением для себя обнаружил, что одну из таких национальных идентичностей ее видные идеологи пытались строить именно на тех основаниях, которые я предлагал для «этнической реконструкции великороссов» — племенных, и что по принципам соотношения национального и конфессионального у ее носителей, эта исторически сложившаяся модель приемлема для меня куда в больше степени, чем русская. Я говорю сейчас о беларуской национальной идентичности, которая осознавалась многими ее идеологами как кривская и видные представители которой еще в середине XX века мыслили ее как производную от тех или иных племен, и которая осмыслялась ими как сущностно многоконфессиональная, с охватом как минимум православных, католиков, униатов и протестантов, а как максимум и мусульман (которых Ян Станкевич в лице «беларуских татар» считал этническими беларусами).
И тут тоже кое что требуется пояснить. Территориально обрезанная советской Россией, «белорусская социалистическая нация» сформировалась совсем не в том виде и не в тех границах, как это планировали идеологи первой независимой Беларуси, по планам которой она должна была охватить пространство от Вильни до Смоленска, Брянска и Ржева. Поэтому мои крестьянские предки по прямой мужской линии из Западной Смоленщины остались за рамками этого процесса (деформированного) белорусского (в случае с советской Беларусью вполне можно писать именно так) «модерного нациегенеза», тем более, что судя по всему мой дед в этот момент переехал в Москву. Поэтому я не отношу себя к модерной беларуской нации. Но вместе с тем, сегодня для меня очевидно, что матрица моего этнопсихологического мышления соответствует матрице примордиального балтославянско-великолитвинского пространства, которое упомянутый мной Станкевич распространял не только на преимущественно кривичскую Смоленщину, но и на вятскую Рязанщину, которые и согласно исследованиям великорусских этнографов не входят в «ядерную» Великороссию, но представляют собой ее периферию (с их точки зрения).
И тут я уже буду закругляться. Внимательные и друзья, и недруги, конечно, не могли не догадаться, что я приложил свою руку к запуску и формированию идеологии проекта реконструкции смоленской этнорегиональной идентичности (хотя вторые были недавно сильно и неприятно удивлены, осознав, что это далеко не мой единоличный проект). И вот, что я Вам хочу сказать — уже где-то через месяц после запуска этого, в сравнении с «великорусским» выглядящего как абсолютно фантастический проекта, я не просто понял, но увидел и ощутил, чем проект и сообщество даже с почти убитыми, но имеющимися естественными корнями, солидарностью и вовлеченностью людей, отличаются от тех, в которых они выкорчеваны и залиты известкой и бетоном.
Еще раз хочу пояснить — в Вашем случае эти корни есть, и поэтому с учетом сказанного выше я считаю для Вас вполне органичной великорусскую идентичность в том здоровом виде, в котором вы ее преподносите, невзирая на наличие или отсутствие перспектив ее политического проявления и развития. И я искренне желаю Вам и таким как Вы успеха в этом, как с точки зрения вашей личной самореализации, так и потому, что массовое распространение такой идентичности, являющейся альтернативой уродливой «русской матрице», в любом случае было бы полезным делом. Но прошу понять и меня — если бы у проекта национально-республиканской Великороссии были хотя бы малейшие перспективы, я бы мог принести им в жертву цельность и самобытность, в частности основных для своей этнопространственной идентификации смоленские корней. Но без этих перспектив или точнее без «общего дела» (как res publica) меня с примордиальной Великороссией не связывают ни религиозная традиция, которая есть у вас, ни этноземельные корни. Зато благодаря реконструкции последних я наглядно ощутил, что на их основе возможно формирование того «общего дела», которому мне не жалко отдавать свои усилия. И хотя его политические перспективы сегодня так же могут показаться весьма туманными, я подобно Вам готов сказать, что по крайней мере мне лично эта «идентичность очень нравится и подходит» и что «эмоционально личное отношение», которое я в себе к ней открыл, позволяет мне инвестировать в нее свои усилия вне зависимости от достижимости политического результата.
Закончу же этот наш диалог с Вами как с христианином цитатой из Евангелия: «Что толку человеку весь мир приобрести, а самого себя потерять?» Поэтому, согласен с Вами, что прежде всего надо быть верным себе, и уже на этой основе участвовать в тех или иных проектах.
