Эта работа является попыткой анализа силовых линий русской политической истории, которые выводятся из нее в современность, к проблемам, до сих пор остающимся нерешенными. Поэтому, исторические размышления в ее рамках будут осуществляться в контексте именно этих проблем.
Вопросы соотношения империи и национального государства, формирования и сосуществования наций, а также наднациональных объединений до сих пор находятся в центре политических дискуссий и борьбы внутри России и вокруг нее. Они уходят вглубь ее истории и даже истории предшествующих образований, однако, перед тем, как обратиться непосредственно к ним, придется определить и разграничить соответствующие категории.
Прежде всего, когда мы говорим о государстве вообще, необходимо понимать различие между государством в современно-западном понимании и государством в понимании до-современном и не-западном. Государство в современно-западном понимании — State, Nation — по умолчанию предполагает целостность, единство всех его граждан, их власти и территории. Однако характер этого единства существенно отличается в зависимости от политико-правовых реалий, о которых идет речь.
State, что имеет в своей основе состояние или статут, уложение — это некий стабильный, объективированный порядок, существующий на определенной территории. В условиях Запада, переходящего от Средневековья или феодализма к Новому времени, этот порядок выстраивался вокруг признания прав и обязанностей — первоначально отдельных социальных групп (сословий, городов, цехов, религиозных корпораций и т. д.), в последующем — совокупности граждан, принимающей форму нации. Следует отметить, что автор этого текста далек от идеализации западного State или Stato, как и Модерна в целом, а также от идеализированного представления об их формировании исключительно из борьбы за права и свободы. Как это прекрасно показано в соответствующих произведениях Мишеля Фуко, и как это хорошо известно критикам Модерна и «государства-нации», и справа, и слева, в их формировании не меньшую роль сыграли силы сугубо механистического и левиафанического характера. Тем не менее, особенностью западного модерна и западного Stato, выводящейся из его средневековой феодальной истории, является конституирование политического порядка, существующего в правовых рамках, то есть, ограниченного завоеванными, признанными и защищаемыми правами членов общества, не входящих во властные структуры.
С этой точки зрения, необходимо признать, что государства в современно-западном понимании, как Stato, в России нет и никогда не было. Русское «Государство» этимологически имеет смысл «государева дела», системно не ограниченного никакими правовыми рамками или интересами общества («нации»), в основе которых лежат гарантированные права его членов и частей. Исторически русское «государство» восходит к реалиям, описанным Ибн Халдуном в до-современную (до-модерную) эпоху, соответствующим понятию «дауля». Средневековые исламские ученые и арабские лингвисты определяли даулю как «попеременную победу одной группы над другой, а также, поочередное или периодичное, обладание и перемещения богатства, имущества из одних рук в другие». Надо понимать, что как динамическая, а не статическая (стато, state) реальность дауля описывает не реалии правовой рамки (framework), которой в исламе является шариат, но политического правления, и в этом качестве, по Ибн Халдуну, неразрывно связано с понятием «асабийи».
В халдунианском, социологическом смысле «асабийя» это групповая политическая сплоченность, солидарность, которая делает их носителей субъектом политического процесса. Племена, династии, дружины, ордена — все они так или иначе выступают в качестве асабий, которые в условиях феодального (до-модерного) порядка, открыто устанавливают свою власть над определенными территориями и их населением.
Следует отметить, что и дауля, и асабийя обладают универсальной политической природой, присущей и политической истории Запада. В нем также именно политические асабийи выступали и в ряде случаев продолжают выступать по сей день главными двигателями политического процесса. С той лишь разницей, что, как это уже было указано выше, это политическое было введено в правовые рамки, рамки Stato, хотя периодически и на Западе политические асабийи пытались выйти за них, ломали их, а в некоторых случаях уничтожали Stato, полностью подчиняя его организацию своей гегемонии. В связи с чем необходимо отметить, что и сегодня Stato на Западе не выглядит как незыблемая реальность, и внутри него существуют политические асабийи, стремящиеся к выходу за ее рамки и даже к ее упразднению и замене принципиально иной политической организацией.
Также, на том основании, что русское «государство» исторически развивалось по другой логике, чем западное Stato, было бы ошибочно ставить первое в один ряд с исламской «даулей»и рассматривать их как разновидности некой «восточной» традиции в ориенталистском понимании. Как это блестяще показал современный американской исламовед Ваэль Халляк, историческая исламская «дауля» или «султания» также существовала (хоть и по другим принципам) в рамках (framework) системы, базирующейся на признании трансцендентных, существующих независимо от власти, прав и обязанностей, в общем и целом признавала их ограничения и сосуществовала с организованным вокруг них обществом в качестве «минимального правительства».
Эту же, условно ранне-феодальную модель, можно усмотреть и в характере государственности древней (доордынской) и новой (пост-ордынской) Руси. Однако она драматически меняется с момента создания централизованного Российского государства. Вступив на путь раннего модерна (позднего средневековья) одним из первых среди существующих государств Старого света, оно в полной мере воплощало в себе его левиафанические и механицистические тенденции, о которых говорилось выше, однако, последовательно эмансипировалось от тех правовых рамок и ограничителей, которые по своему сохранялись и развивались в рамках как западной, так и исламской политико-правовых традиций.
Феномен российского модерна, первоначально еще в его ранней фазе, неразрывно связан с таким понятием как «империя». В общем виде, особенно в его актуальном смысле как противоположности «национальному государству», под империей подразумевается государство (в общем, недифференцированном смысле), правящее странами и народами, обладающими зачаточными признаками и потенциалом отдельных наций. И при историческом анализе этой проблемы часто как следствие упрощения и недопонимания совершается ошибка в определении генезиса и классификации имперской государственности в России.
Так, древняя или киевская Русь рассматривается как своего рода прото-национальное государство, основываясь на его мнимой этнокультурной однородности. Россия же как разросшаяся Московия, сформировавшаяся в тени имперской Золотой Орды, рассматривается как наследница и продолжательница имперской государственности последней. И это представляет собой ошибку сразу в двух отношениях.
Во-первых, политическая организация древней Руси по отношению к подвластным ей землям и племенам по мало отличалась от политической организации Орды. И там, и там, ее основой была династическая легитимность — Чингизидов в одном случае и Рюриковичей в другом.
Если вспомнить историю с укрощением автохтонов — древлян Ольгой или завоеванием и геноцидом Полоцка с истреблением его знати Владимиром, станет понятно, что отношения правящей асабийи, реально ли, мифологически ли (генеалогически) отделенной от местного населения, с этим самым населением, состоявшим из множества племен со своими обычаями и культами, было куда ближе к империи, чем к национальному государству.
Во-вторых, необходимо видеть принципиальное отличие между характером ранне-средневековой империи Орды, основанной на указанном принципе династической легитимности, и поздне-средневековой и ранне-модерной империи России, в которой правящая династия опирается на имперский, служивый народ.
Орда была действительно имперским образованием, действующим поверх этнических границ, опираясь прежде всего на личную лояльность хану его вассалов и данников (аналог, но отнюдь не копия сюзеренно-вассальных отношений в рамках западного феодализма). По этой причине она не осуществляла государственной и национальной унификации контролируемых ею территорий. При этом следует отметить, что внутри Орды с определенного момента уже существовал свой де-факто имперский народ — ногаи, чьи политические устремления зачастую входили в конфликт с династическо-легитимистскими принципами ее организации и стали одной из причин ее разрушения. Московия же изначально опиралась на своих «ногаев», только не кочевых, а оседло — прикрепляемых к земле, которые стали ее демографической и ресурсной опорой.
Особенностью этого, российского типа имперской государственности было стремление к расширению на новые земли не только его власти, как у Орды, но и всей тотальности, с закреплением и цементированием этого контроля с помощью имперского населения, его перемещения на новые земли и/или ассимиляции с ним населения местного. При этом само это имперское население, имперский народ было и остается именно проводником политики империи, контроль над которой принадлежит сменяющим друг друга асабийям, правящим ее землями и народами, не будучи ограниченными их правами и интересами.
Такой характер этой империи в условиях уже зрелого Модерна рождает запрос на борьбу за освобождение от нее и создание национальных государств подчиненных ей народов. Более того, как это будет показано далее, запрос на национальную революцию неоднократно возникал и внутри основного народа этой империи, исторически играющего двойственную роль ее проводника и заложника.
