Продолжу свои предыдущие рассуждения о деконструкции/реконструкции Великороссии уже не в «апофатическом», а в «катафатическом» русле.
Книга, в которой содержатся упомянутые в прошлый раз мысли Яна Станкевича — «Советская фальсификация беларуской истории» (Мюнхен, 1956г.) помогла мне систематизировать мысли, возникавшие в моей голове уже давно.
Разумеется, как человек, склонный к саморефлексии и понимающий, что как обладатель смоленских и рязанских корней (и имеющий жену с такими же корнями) он может выдавать желаемое за действительное, я не позволял себе заходить слишком далеко в субъективных выводах о какой-то общности смоленцев и рязанцев. Да, смоленцы и рязанцы в эпоху княжеств часто вступали в союзы, и были прецеденты вступления Рязани в союзы с ВКЛ, уже не говоря о том, что это одно из последних независимых княжеств, поглощенных Москвой (Смоленщина в тот момент уже была частью ВКЛ). Да, в определенный момент стали появляться данные о генетической близости (но не тождественности) рязанцев и смоленцев, которые сейчас развивают энтузиасты-копатели КРОМ (культуры рязанско-окских могильников), пытающиеся связать в один узел готов, кривичей, вятичей этого региона. Но все это какие-то обрывочные факты, слепить из которых цельную концепцию было бы натягиванием совы на глобус, из-за чего я этого и не делал.
Станкевич же как историк-лингвист взял на себя такую смелость и попытался доказать (воздержусь от безоговорочного «доказал») этнолингвистическую общность кривичей не только с северянами (об этом писал и советский лингвист, брянчанин Павел Расторгуев), но и с вятичами, особенно выделив рязанцев. Все они, по его амбициозному видению, относились к этнолингвистическому ареалу, который следует рассматривать в его основе и сущности не как украинский (как принято считать в отношении северян), и не как великорусский (как принято считать в отношении вятичей), а как тот, что сейчас принято считать беларуским, но он предпочитал его называть великолитвинским или кривским в расширительном понимании (покрывающем родственные племена).
Но написать я сейчас хотел даже не столько об этом, сколько о том, что возникает в виде неизбежного вопроса — а что же тогда остается от великороссов, и остаются ли они в принципе?
Да, по Станкевичу, остаются — он их в своей книге называет «суздальцами» по географическому принципу (забавно, что именно такой является фамилия одного из самых убежденных беларусофобов наших дней — Суздальцев). Если же говорить о племенном содержании этого народа, то он считает, что оно сложилось из симбиоза ильменских словен и мери (шире, славянизированного финского населения).
Это весьма интересный сюжет, который нас подводит к теме Новгорода, обычно рассматриваемого в качестве модельного антагониста Москвы, но с которым в этом смысле не все так просто. То есть, да, очевидно, что Новгород был антагонистом Москвы как независимое государство, а новгородцы, используя современную терминологию, враждовали с московитами как политическая нация. Но этнически Станкевич их рассматривает как одну общность в отличие от кривичей псковичей и смолян или от вятичей рязанцев, которых он считает некомплиментарными «суздальцам» по этническому принципу.
Это меня заставило вспомнить то, о чем я писал и в «Незавершенной Революции» — да, Москва изнасиловала Новгород как самостоятельные государство и политическую нацию, но именно плодом этого «изнасилования» по-видимому можно считать великорусскую этничность в ее ядре, которая будучи продолжением только московитской политической генеалогии, в немалой степени впитала в себя и новгородские «гены». Это касается и языка — по Зализняку великорусское наречие сложилось именно из смеси московского и новгородского, но это видимо касается и демографического базиса, причем, не только сложившегося в процессе формирования централизованного московского государства, но видимо уже опиравшегося на ту этническую общность, которая сложилась ранее и существовала, хотя и в рыхлом виде и тогда, когда Московия и Новгород были антагонистическими «политическими нациями».
Весьма интересный аспект этой проблемы — этногеография. Московия-Великороссия в значительной степени формировалась в колонизации Поволжья и северного Урала, но и здесь, если смотреть внимательно, можно будет увидеть, что бросок Ивана Грозного сюда был подготовлен уже многовековой работой, которую проделывали проникающие в этот регион, в том числе как ушкуйники, новгородцы. То есть, два этих потока снова органически сливаются.
И сегодня, наблюдая за тем, кто противостоит «внутрирусскому сепаратизму», тогда, когда имеется возможность выяснить генеалогию этих людей, я с интересом наблюдаю разные типы оппонентов с различными мотивациями. О «политических русских» новейшего призыва из числа откровенной «неруси» или персонажах, русских в первом поколении («папа — турок, мама — грек, а я — русский человек») говорить в принципе нечего, интересны тут только те, у кого есть корни в исторической Руси. Все давно ясно с политическими «общерусами» с фамилиями на «-ко», «-ец», «-ич» и т.д. — это наиболее агрессивная рашистская публика, при этом склонная к откровенному отрицанию «великорусскости», часто с этническим пренебрежением к «угро-финам», наиболее откровенный образчик которого являет собой известный Чаленко. Но если вдуматься, явлением подобного же порядка являются русские с корнями только из той зоны, что была завоевана Московией, но при этом этнически чужда московитам, они же «суздальцы», они же сместь московитов с влившейся в них частью новгородцев. Курянин Медведев, туляки Дюмин и Дронов (Шаман), рязанец Золотов, смоляне Костылев и Пегов — ряд этих надрывных русских можно продолжать долго. Ну а о «кубаноидах» вроде Шахрая и говорить нечего — эти скорее ближе к первой из перечисленных выше категорий.
«Суздальцы», и часто это коренные русские волжане, производят в этом смысле иное впечатление. Да, они часто искренне ненавидят «русских сепаратистов» и нередко поддерживают «СВО». Однако по интуитивным ощущениям поддерживают войну с Украиной они не по тем соображениям, что представители двух вышеперечисленных категорий. То есть, их мотивы чаще всего заключаются не в том, что «нужно вернуть русские земли», без которых они не могут представить себя русскими, как это имеет место с чаленками и т.п., а потому что «у нас не было другого выбора», «мы не имеем право проиграть» и т.п. То есть, для них эта война скорее геополитическая, а не этническая, потому что подсознательно они не воспринимают эти земли как свою сердцевину, но скорее как лимитроф, за который нужно отодвинуть врага и т.п. При этом надо отметить, что среди таких людей уже сегодня есть немало тех, кто выступает против войны с Украиной, считая ее несоответствующей национальным интересам России как Великороссии. Да, при этом к перспективам обособления или сепарации Сибири или Кубани, уже не говоря о Смоленщине, Псковщине, Тверщине, они относятся враждебно — то есть, тут имеет место прогресс по сравнению с «суздальцами», неготовыми отцепиться от Украины, но все еще цепляние за то, что менее очевидным образом, но тоже является для них лимитрофами.
В целом же, надо признать, что хотя в данный момент это тоже наши этнополитические противники, но из всех перечисленных типов «этнических русских» этот производит впечатление наименее психопатизированного и наиболее органичного. О нем же, по-видимому, рассуждал и визионер Юрий Липа, считавший естественным центром этого типажа и его органического ареала в будущем Нижний Новгород.
С этой точки зрения, если у великорусского проекта в будущем и появятся перспективы не только как у общинно-реконструкторского, но как у этногеополитического (для чего пока предпосылок не видно), то скорее всего он оформится именно в указанной системе этнических и географических координат. Для чего, разумеется, необходимо разгромить рашистский — «общерусский» империализм, и максимально отслоить от способного быть органичным «великорусского» ядра все его лимитрофы.
Комментарий читателя ко вчерашней заметке:
«Интересная статья про славяно-меря и новгородцев.
Правильно рассматривать Новгород и Ростово-Суздальскую землю (Низовская земля) как изначальный этно-культурно-гено-политический симбиоз.
Причем эти связи существовали еще во времена «Северной конфедерации племен», меря вместе с словенами изгоняли скандинавов, участвовали вместе с ними в международной торговле (Волга), во времена ранней Руси их связи только усилились.
В Ростове и других мерьско-славянских городах даже одно время были новгородские посадники, мятежный галич-мерьский князь Шемяка опирался на меря и Новгород в борьбе с московскими литвинскими и татарскими кланами Василия Тёмного, на границах Костромской и Вологодской областей сложилась особая мерьско-новгородская культура давшая яркие субрегиональные культуры и тд..
Если говорить о славянской (славяноязычной) миграции на мерянские земли то в её основе были новгородцы, в меньшей степени кривичи Волговерховья, никаких вятичей с северянами и полянами. Не будем также забывать про скандинавов, появившихся на мерянской территории еще раньше славян.
Таким образом, ростово-суздальцев и новгородцев этнически объединяет то, что все они финно-славяне (финскую компоненту стоит поставить вперед). Учитывая насильственные перемещения населения с Новгорода в Верхневолжье и с Верхневолжья в Новгород после удушения Республики Москвой в XV-XVI вв., на этих территориях получается вообще «общий замес», легший, в итоге, в основу тех самых этнографических «великороссов» (в рамках их популяционного ядра).
Именно поэтому «великороссов» правильно рассматривать как гибридный ростовско-суздальско-новгородский этнос. Именно поэтому, осознавая истинные основы этого этноса, имперские славянофилы постоянно тянут в Волго-Окское междуречье своих бесконечных северян, полян, древлян (бесконечно драпающих из Кыева от Батыя на Северо-Восток) и игнорируют в этногенезе «великороссов» фактор мери и новгородцев…»
Развивая все эти мысли, можно предположить, что как деконструкция имперской схемы потребовала отказа от названия «малороссы» в пользу названия «украинцы», и как она уже насущно требует отказа если не от названия, то от запрограммированного содержания для названия «белорусы» в пользу (содержания) названия «литвины», так она потребовала бы и нового, эмансипированного названия для этого «ростовско-суздальско-новгородского этноса», который в рамках привычных схем пока рассматривается как «ядерно-великорусский» или «северно-великорусский».
Но и работа в этом направлении даже пока не начиналась, и ни одно из имеющихся названий — претендентов на эту роль пока не выглядит удовлетворительным и жизненным.
Какие из этого можно сделать выводы? В тех или иных контекстах они уже звучали и не раз. Но от окончательных пока воздержимся.
Очевидно, что процесс этнической реконструкции «ростово-суздальцев-новгородцев», если и возможен, то только на руинах рашизма («русизма»), и уже после полной эмансипации от него украинцев и литвинов, которая запустит этот процесс для их многострадальных (не)братьев. Если, конечно, она запустит именно его.
