Приходится читать, причем, не у ватно-триединских комментаторов, а у сторонников комплиментарных русско-белорусских отношений, что победа белорусской революции и последующая «змагаризация» белорусского общества приведут к противопоставлению беларусов и русских по украинскому сценарию.
Начнем с обратного, а именно альтернативы. Потому что, какой смысл плакаться, не предлагая альтернативы пессимистическому сценарию.
Такой альтернативой, конечно, не может быть «триединство» — идея абсолютно маргинальная, феномен распространения которой среди определенной бойкой части русского общества (но не русского населения в целом) можно объяснить либо его интеллектуальным провалом, либо конспирологически — как диверсию, призванную уничтожить потенциал русской политики изнутри по аналогии с гипотезами о специальном внедрении врагами джихадистских идей в исламское пространство.
Идеи абстрактного Союза, будучи завязанными на реинтеграционный проект, превратились в бессодержательный лозунг за отсутствием как такого проекта, так и перспектив его появления в центре этого пространства — России.
Славянское братство — ближе, но слишком общо, дискредитировано по итогам панславистских авантюр, и в конечном счете трансформируется либо в триединство (российская версия), либо в Интермариум (украинско-польская).
Однако именно в Беларуси была потенциально здоровая и жизненная альтернатива, позволяющая обеспечить развитие беларуского самосознания не в ключе противопоставления русским, а с наведением мостов между ними. И такой альтернативой были идеи раннего Алексея Дзерманта, писавшего как о славяно-балтской основе этничности беларусов, так и об общих кривичских корнях и субстрате белорусов и западно-северных русских (великорусов), не скатываясь при этом к ультра-змагарской риторике об «исконно беларуских землях Смоленщины, Брянщины и Псковщины». Более того, была даже вдохновленная этими идеями общественная инициатива «Кривия», нацеленная на трансграничное сотрудничество и сближение на основе субстратной общности в зоне белорусско-русского пограничья.
Но, к сожалению, со временем дистанцирование Дзерманта от олдскульного змагаризма привело его не к выработке позиции «третьего пути», которая могла бы стать основой «швейцарской» модели и политики лукашизма, также не состоявшейся (что уже можно уверенно констатировать), а в прямо противоположный лагерь. Основой этой эволюции стало старое-доброе (нет) евразийство, в очередной раз подтвердившее на этом примере свою изначальную сущность ГПУшной разводки, в которое ударился вчерашний адепт идей Балто-Славии, превратившийся в поклонника КНР и горячего сторонника Евразэс, БРИКС, ШОС и т.п.
Лично мне, также возлагавшему надежды на утверждение в Беларуси «швейцарской» модели, наблюдать за этой эволюцией, а точнее деградацией, его и еще одного его известного коллеги и моего знакомого, с которым я общался в Киеве в кругу украинских консервативных интеллектуалов в 2014 году, было весьма печально. Трансформация этих персонажей выглядела как успешная «евразийская» вербовка, что было столь же понятно по-человечески, сколь и неправильно — ребята выбрали наиболее легкий путь, путь вхождения во власть, явно мотивируя себя еще и тем, что стали частью Большого Проекта, отстаивая при этом внутри него интересы своего маленького народа и государства, без этого проекта неспособных выжить.
Та их не просто интеллектуальная и политическая, но уже и моральная деградация, которая происходит сейчас, когда они превратились в апологетов тонтон-макутизма, стала лишь отсроченным следствием того поспешного, незрелого, но, увы, необратимого выбора. Печального не только его самоубийственными последствитями для нескольких перспективых молодых белорусских интеллектуалов, но и упущенной возможностью развивать тот комплиментарный всем соседям, включая русских, белорусский национальный дискурс, который мог бы стать платформой если не нынешней, то будущей белорусской власти.
Что до нынешней ситуации и рисков для белорусско-русских отношений, которые она в себе таит, то опасающимся их русским интеллектуалам нужно не настраивать себя на конфронтационный сценарий, ища ему подтвеждения, а проявить максимальные гибкость и здравомыслие, чтобы эти риски нейтрализовывать. И тут следует отделять зерна от плевел.
Если речь идет об утверждении среди беларусов литвино- и посполито- центричного исторического самосознания, то к его проявлениям надо относиться так же, как например, к празднованию Михаилом Кругом побед тверских князей над московскими, к оплакиванию татарами взятия русскими Казани и так же, как англичане сегодня относятся к культивированию шотландцами героев антианглийской борьбы. «Дела давно минувших дней, преданья старины далекой» — пусть у каждого народа или даже у каждой русской исторической земли будет свой миф о прошлом — важно, на какой основе мы будем строить отношения в настоящем и будущем, как будем друг друга воспринимать.
И вот тут, в политическом отношешии ответственность русских интеллектуалов заключается в противодействии распространению среди русских дискурса враждебности белорусским государству и нации, а в более долгосрочном — в наведении мостов между великорусской и белорусской идентичностями, освещении их общего субстрата и промежуточных форм.
Но все это, конечно, может быть эффективно только при соответствующем политическом фоне, которым сегодня может и должна стать общая борьба русских и беларусов «за вашу и нашу свободу». Такой фон сегодня уже формируется протестной солидарностью Хабаровска, Москвы, Питера с Минском, Брестом и Гродно. А завтра русским и беларуским интеллектуалам потребуется перенести это сотрудничество в русло культурно-исторического диалога, неудавшегося их предшественникам.
