Нет смысла реагировать на обвинения на ярлыки «трансукраинцев», когда их раздает оголтелая вата. Ведь для какой-нибудь Ридовки даже «хорошие русские»/либералы проходят по статье «вырусь». «С вами мы не русские», — хоть и введенная в оборот неоднозначным мыслителем, это лучшая формула, применимая к подобным «диалогам».
Есть смысл реагировать лишь на упреки в «трансукраинстве» со стороны «хороших русских» или «других русских», с насмешкой или ревностью воспринимающих тех своих былых собратьев, которые с позиций антимейнстримной русскости переходят на позиции мейнстримного украинства. Точнее, не столько реагировать, сколько давать себе отчет в происходящем.
Причина этого сдвига заключается в том, что все альтернативы «других русских» и «хороших русских» попросту оказались несостоятельными мечтами и химерами. Точнее, все кроме одной — Украины, которая единственная и воплощает в себе сегодня ту альтернативу другой, противостоящей Мордору Руси, которую чаяли, но не нашли и не смогли создать на российской почве «другие русские».
Шире это можно сказать о пространстве ВКЛ, ядром которого сегодня является Украина, но потенциально включающем в себя и будущую, освобожденную от лукашизма Беларусь, а также приграничные с ними территории РФ и потенциальный проект Ингерманландии как по сути новую реинканацию Новгородской Республики.
Зачем маяться из-за недостижимой у-топии, когда уже есть то, что здесь, сейчас и в полноте воплощает в себе то, что она была призвана дать? Ответ на этот вопрос и определяет суть «трансукраинства», которое на самом деле не такое уж и «транс», учитывая, что у большинства его представителей есть если не украинские и беларуские, то южнорусские и западнорусские корни, тяготеющие к ним, а даже если и нет, то ничего страшного — чай не об африканцах идет речь, а о представителях относительно близких генетических групп, разница между которыми на индивидуальном уровне определяется сегодня выбором «расы духа».
Что же касается недоброжелательного отношения со стороны коренных украинцев, с которым могут сталкиваться такие люди, то его нужно разделить на два вида. Первое — это своеобразная «дедовщина», с которой приходится сталкиваться любому новичку в коллективе с уже сложившейся иерархией, процесс, неизбежный в случае с любой «миграцией», через который просто нужно пройти. Второе — это здоровая защитная реакция на попытки троянства в виде привнесения в украинское пространство русских вирусов, когда вместо того, чтобы понять и принять украинскую политическую логику такой «неофит» пытается тащить в нее с собой русские комплексы и травмы, чем часто грешат «русские правые» в Украине, пока и если не становятся украинскими.
Еще один важный момент на перспективу, это возможность последующей миграции в будущем таких людей, но уже не в абстрактные «другие русские», но в конкретные, новые пострусские регионации. В этом как раз никакого противоречия нет — как в свое время Саакашвили стал «трансукраинцем», оставаясь грузином этническим и затем снова попытавшись стать грузином политическим (правда, как видно, неуспешно), так и новые украинцы в последующем могут быть направлены Украиной в качестве своих эмиссаров для строительства новых политических наций на месте «русского мира».
Все эти процессы диффузной идентичности следует воспринимать в логике Тридцатилетней войны и вестфализации Центральной Евразии, о которых тут уже говорилось не раз.
Еще о сути политического украинства, называемом тролями «трансукраинством»
Суть эта заключается в том, что у «русского мира» нет особых проблем с Малороссией и малороссами как этногеографическими категориями. Именно особых, потому что как имперская машина переплавки и переработки Россия и «русский мир» в принципе враждебны любой этнике и органике, и чем те сильнее, тем большую проблему они для них представляют.
Поэтому даже в своей этногеографической и дополитической форме украинство для России терпимо, но как что-то, что надо держать на поводке, впрочем, как и любую этнику. По крайней мере так было до недавнего времени, потому что сейчас у все большего количества руzких людей даже этнографическое украинство ассоциируется с «бандеровщиной», так как не без оснований видится источником оной.
Тем не менее, экзистенциальную угрозу «русскому миру» представляет не столько этнографическое малороссийство, но политическое украинство и Украина как политический проект, то есть, такой способ суверенности и организации рассматриваемого им в качестве своего пространства, который основан на принципиально враждебных ему принципах и в силу этого дискредитирует его политическую организацию.
Модель русскомирной политической организации пространства это: царь-самодержец, холопы (от дворян до смердов), черная сотня, опричнина, церковь как вертикаль. Модель политической организации Украины это: магнаты и шляхта, казаки, избираемый гетман, братства и громады.
Опасность существования под боком такой политической организации для «русского мира» очевидна, ведь где-то внутри него самого существует подавленная генетическая память о схожих принципах организации как минимум у части элементов, впоследствии закатанных в него. Поэтому под воздействием таких заразительных примеров существует угроза пробуждения этой памяти на некоторых участках его ДНК, опасная угроза, потому что как единое целое Россия не сможет сохраниться, допустив внутри себя подобную организацию.
Только самодержавный царь, только холопы, только черная сотня, только опричнина — только так и никак иначе, хоть и под разными вывесками и названиями (но такой должна быть прикрываемая ими суть) может существовать единая и неделимая Россия, «на славу нам, на страх врагам».
И только так она и существует, осознание чего и превращает последовательных в своем отрицании этой политической модели русских в политических украинцев, делающих выбор в пользу не абстрактной идеи (каковые «русский мир» на своем поле успешно нейтрализует), но воплощенной в конкретных пространстве и человеческом типе альтернативной модели политической организации.
