Авторов некоторых каналов, относящих себя к великорусскому проекту, очень волнует вопрос ее границ на потенциально спорных участках. И здесь я даже не буду повторять такие банальности, как то что границы как правило проводятся юристами или военными и очень редко историками, которые обосновывают либо их требования, либо результаты их деятельности пост-фактум.
Кроме этого я бы посоветовал не ставить телегу впереди лошади и идти от основ к ответвлениям, а не наоборот.
Главная проблема великорусского проекта в наши дни это то, что используя аналогии с языком богословия, он имеет апофатический, а не катафатический характер. Иначе говоря, Великороссия мыслится не от ее собственной сути в ее разграничении от того, что ей не является, но следующим образом: берется «большая историческая Россия», из которой вычитается то, что ей уже очевидно не может быть, в частности, Украина и Беларусь (в других вариантах даже без этого), и вуаля, на выходе получается та самая «Великороссия».
На первый взгляд, в этом есть своя сермяжная правда, если учесть, что проект Великороссии должен стать аналогом «русской Анатолии». Кемаль ведь тоже пытался удержать то, что можно было, а не раздавал всем «кемские волости».
Однако у кемалистского проекта все-таки была специфика, которая видимо позволила состояться постосманской Анатолии. Фактически он сложился из трех составляющих. Его движущей силой в значительной степени стали беженцы в Анатолию, которые видели ее тем убежищем, из которого уже некуда отступать, его базой в ней самой — племенные турки, которые сохранились вплоть до того времени, ну а помогавших Кемалю курдов он просто кинул — бывает.
У проекта Великороссии пока не видно ни движущей силы из беженцев, готовых принять ее как последние убежище и очаг (тысяч таких как Димитриев, уже успевших в ней разочароваться), ни курдов, которых можно было бы использовать и кинуть и last but not least — племенных турок, именно ее ощущающих своей актуальной корневой родиной.
Иначе говоря, русские националисты в своей массе продолжают связывать себя с «исторически-большой Россией» как аналогом Османского государства, которое надо защищать и в Африке, и на Балканах, не собираясь «разменивать» ее на «малый национальный очаг» (Türk Ocağı в виде Анатолии). Курдами тут, видимо, могли бы выступить решившие защищать его казаки, надеющиеся взамен получить свою автономию — об этом сейчас не будем. И главное великорусский аналог племенных турок в лице коренных великороссов в своем большинстве также не ассоциирует себя с идеальной Великороссией, но либо с Россией как большой родиной, либо уже с конкретными историческими землями как малой.
Великороссия таким образом получается, как в «Трех мушкетерах» — для Атоса слишком много, а для графа де Ла Фер слишком мало. И это ставит нас перед вопросом, почему.
Дело в том, что помимо этнических казаков, которые к ней явно не относятся, Великороссия является денотантом или конвенциональным понятием, которым объединяются земли и населяющие их люди с разными историей и этникой.
В нее можно включить и Владимиро-Суздальскую Русь, и Псков с Новгородом. Но ведь можно и задаться вопросом — с какой стати? С какой стати коренному псковичу и новгородцу отождествлять себя с Московией и московитами? Они ведь не только завоевали и уничтожили государства на родных для него землях, не только ощутимо отличны от него генетически и ментально, уже не говоря о каких-нибудь Туле и Воронеже. Не менее важно то, что в настоящем они не могут предложить ему той перспективы, которая у него может появиться, если он пойдет своим путем — аккурат в БалтоФеноСкандию, в то время как Московия либо продолжит дрейф к Китаю, либо так и будет болтаться между Европой и Азией.
Вот в этом корень вопроса о перспективах и границах Великороссии, потому что на поверку оказывается, что Великороссия это не органическое единство самобытных русских земель и племен, но Россия в миниатюре, созданная не на корневых, но на государственно-собирательных и идеологических основаниях.
Именно поэтому при буме различных этнорегионалистских проектов в последний год не появилось сколь-либо серьезного великорусского — один его концепт предложил энтузиаст-дагестанец и одиноко пытается тащить эту лямку Лазаренко.
Можно было бы сказать, что это потому, что вообще «великороссы» такие. Но нет, ряд проектов, ориентированных на их условно-составные части, находит у потенциальных сторонников куда больший отклик. И видимо потому, что цепляет людей за живое и воспринимается ими как действительно свое, корневое.
Поэтому тот, кто пытается сегодня размышлять об оптимальных границах Великороссии не только с позиций real politik (что удастся сохранить), но и на органических основаниях, должен определиться с тем, что есть эта самая Великороссия. Если федеральный союз самобытных русских земель, то это одна история, а если ПостМосковия и «большая Россия» на минималках — совсем другое. Потому что, в первом случае требуется вычленить составные части и предложить им привлекательный объединяющий проект, во втором все будет решать исключительно то, сколько у кого «танковых дивизий».
И еще вдогонку к этой теме.
Общим местом для исследователей дореволюционного русского национализма было то, что его столицей были не Питер и не Москва, а скорее Киев. При том, что, как уже указывалось не раз, Киев и другие городские центры Малороссии и Новороссии — это были колониальные островки, булгаковский маня-мирок, окруженный украинским сельским морем, которое потом к удивлению для таких как он «внезапно» стало их затапливать.
Но отдельно интересно еще и то, что партия Меньшикова — Всероссийский Национальный Союз вообще фактически была партией Западного края.
Это вот к вопросу о неустойчивой природе великорусизма на примере Меньшикова. Который как один из самых ярких его идеологов в империи, будучи псковичем, под конец жизни пишет — правильно псковичи призвали литовского князя Довмонта.
И когда я смотрю, как совместно в своих стримах страдают от неразделенной любви к реальной России Стрелков и Михайлов, один беларус по отцу и тверской кривич по матери, а второй псковский кривич, я злорадно улыбаюсь.
Также, как понимая эту подоплеку, злорадно улыбаюсь тому, как безуспешно пытается скрестить ужа кровного этнонационализма с ежом великодержавности Севастьянов — давний потомок поморов и донских казаков, превращенных московитской социальной фабрикой в стандартизированных служивых русских.
