О личности Абдурахмана Авторханова и его книгах я, конечно, знал давно. Читал их, признаюсь, по диагонали, так как общий смысл был понятен и в то время, когда я их читал, не очень-то актуален, по крайней мере, для меня. Но в свете последних событий решил перечитать «Империю Кремля» основательно.
Прочитал я эту книгу за полтора дня, буквально запоем. Могу сказать, что хотя по ряду причин в последнее время я погружен в антисоветское чтиво Солженицына и Шаламова о лагерных ужасах, книга Авторханова, посвященная, казалось бы, куда более абстрактным вещам, на этом фоне подпитала меня куда более сильным зарядом ненависти к советизму. Почему — тем, кто не в курсе моих идей, видимо, надо объяснять отдельно, а тем, кто в курсе, в целом должно быть понятно. Но сейчас речь не обо мне.
Вообще, читая эту книгу, даже не столько понимаешь, сколько ощущаешь, что именно Авторханов сформировал соответствующее политическое мировоззрение Джохара Дудаева и всего движения ичкерийского сопротивления. Тот феномен, который Авторханов разоблачает как советский тип колониализма, Дудаев, как известно, охарактеризовал более просто — русизм.
Были ли у него для этого основания? Безусловно, да — ведь ему пришлось столкнуться уже не с советской, а с «новой, демократической Россией», обрушившей на его народ и республику всю свою дуболомную мощь. И ее политику уже не под красными, а под бело-сине-красными знаменами и лозунгами демократии и рыночной экономики в тот момент, на советизм списать было сложно. Так что, у Дудаева были все основания пересмотреть Авторханова в том ключе, чтобы частное — советизм, воспринимать как одно из проявлений общего — русизма, российского империализма и шовинизма, на определенном повороте истории принявшего красное обличье. И тем более, такие основания есть сейчас, когда достигнув кульминации, эта политика открыто апеллирует к «исторической России», «русскому миру» и православию, но никак не марксизму-ленинизму.
И, тем не менее, надо отметить, что Авторханов неоднократно подчеркивает, что советский империализм, империализм, безусловно, русификаторский и русско-шовинистический, все же следует рассматривать как особый феномен, отделяя его от собственно русской имперской, и тем более, национальной политики. При этом, этот второй вид русского империализма — условно «белый» Авторханов также однозначно отвергает и критикует, указывая на общность ряда его задач с империализмом «красным». И все же, он подчеркивает, что несмотря на эту общность, явления это разные.
Так кто же прав в оценке этого феномена — Дудаев или Авторханов? С чем мы имеем дело сегодня? И осталось ли место этому зазору в их оценках в наши дни?
Надо сказать, что почти параллельно с этой книгой Авторханова я читаю другую книгу, которую сложно прочитать так запоем, и которая требует другого эмоционального настроя — «Воспоминания» Ахмеда-заки Валидова, его фактическую автобиографию. И вот как раз это чтение помогло мне прочувствовать акценты, расставляемые Авторхановым по данному вопросу.
Что меня сильно зацепило, так это описание Валидовым мира его детства — целой исламской вселенной, в которой присутствует вся палитра переплетающихся между собой тюркских (башкирских, татарских, ногайских, казахских) и персидских исламских школ, традиций и культурных веяний. Обычные, сельские люди, мусульмане, может быть, не всегда идеальные в соблюдении строгих запретов и предписаний религии, тем не менее, живут с наследием Газали, Шамса Тебризи, Аттара, Ясави, Руми, повсеместно знают по несколько классических языков исламской цивилизации, таких как арабский и персидский, уже не говоря о тюрки и современных тюркских языках, свободно цитируют персидскую поэзию, размышляют о проблемах исламского богословия и мистицизма. Я думаю, что чтение этих воспоминаний Валидова современными постсоветскими мусульманами вызывает у них эффект сродни тому, что у постсоветских же русских людей, открывавших для себя мир православной, дореволюционной России, вызывало чтение книг вроде шмелевского «Лето Господне». То есть, чувств от соприкосновения с очаровывающим своей цельностью и органичностью миром традиции — цветущим садом, уничтоженным и превращенным в заброшенный пустырь. С той лишь разницей, что русский православный мир, возможно, в силу его размеров, был куда более национально самодостаточным и не отличался той интенсивной интернациональностью, которую на основе воспоминаний Валидова видно у российских мусульман.
К чему я это — в своей книге Авторханов неоднократно пишет о том, что номинальная государственность народов, в частности, мусульманских, созданная коммунистами, не стоила и ломанного гроша, и что у Бухарского эмирата с русским наместником было в разы больше реальной автономии, чем у среднеазиатских, формально самостоятельных и равноправных республик СССР, чьи компартии, несмотря на разницу в статусе, по степени несамостоятельности от Москвы ничем не отличались от какого-нибудь Орловского обкома КПСС. Сказанное выше о воспоминаниях Валидова наглядно иллюстрирует этот тезис Авторханова — весь этот цветущий, живущий своей жизнью, единой с жизнью большой исламской цивилизации мир, существовал не в союзной и даже не в автономной республике, а всего лишь в дореволюционной русской губернии. И на момент, описываемый Валидовым, никакие власти не мешают этим людям жить в этом, своем мире, мало пересекающимся с параллельным русским православным миром, не учат их, как им верить, на каких языках разговаривать, какие книги читать. То тут, то там, периодически встречаются полигамные семьи, наследства составляются и распределяются по Шариату, споры между мусульманами разрешают исламские судьи и кадии. В то время, как в советских национальных республиках арабская графика была заменена на кириллицу (транзитом через латиницу), интеллектуальное и культурное пространство местных мусульман было изолировано от общеисламского, начались поголовное насаждение атеизма и выкорчевывание исламского образа жизни и ценностей Ислама, всех его сущностных и символических проявлений. Это наглядная иллюстрация тезиса Авторханова о принципиальном отличии «белого» империализма, стремившегося править народами, не посягая на их внутренний уклад, от «красного» империализма, стремившегося переплавить все народы в единую безнациональную массу, и начавшегося, как он отмечает, с разгрома русской элиты и русской культуры.
Показателен в этом смысле один из моментов, описываемых Авторхановым — когда на защиту национальных литератур нерусских народов от очередной волны русификации, и за не только право, но и обязанность образования на родном для нерусских народов языке яро встают писатели, представлявшие т.н. «русскую партию»: Куняев, Бондарев, Залыгин, Розов, Михалков. Отстаивавшие национальность русской культуры, они по тем же соображениям выступали в защиту других национальных культур — от нивеллирования их всех в национально-безликой русскоязычной советской культуре. Такое идейное анти-русификаторство, то есть, осуждение навязывания русской культуры нерусским народам в разные времена было присуще разным националистам, или если быть корректными в определениях, национально настроенным русским мыслителям — от Константина Леонтьева и Льва Тихомирова до Михаила Меньшикова и Ивана Солоневича. Видимо, по этим же соображениям искал здоровых русских националистов для диалога и генерал Дудаев — мало, кто об этом знает, но в 1994 году, за несколько месяцев до начала войны он принял в Грозном делегацию представителей национал-патриотических русских и казачьих организаций. Возглавлял ее генерал Александр Стерлигов (активистом молодежного крыла Русского Национального Собора которого тогда был и автор этих строк), публично заявлявший в то время о подготовке к созыву Съезда Русского Народа для формирования Русского правительства.
То есть, не только Авторханов, но и генерал Дудаев (рядом с которым на той встрече сидел Мовлади Удугов) были благожелательно настроены к русским националистам, как стремящимся к защите национальных самобытности и интересов своего народа, так и готовым признавать это право за народами другими. Если говорить об Авторханове, он не просто был женат на русской женщине, но и тесно взаимодействовал с русской эмиграцией, включая ее национальное крыло, например, журналом «Посев«, писателем Михаилом Назаровым и т.д. В заключительных главах своей книги он пишет о борьбе русского народа, порабощенного коммунистическим режимом, за свою свободу, и о том, как эта борьба связана с борьбой других порабощенных красной империей народов.
Но тут нельзя обойтись без одного неприятного, но необходимого разговора. А куда же в итоге делись все те «здоровые русские националисты», с которыми встречался Дудаев или приятельствовал Авторханов? За редкими исключениям (о которых требуется отдельный, тоже необходимый разговор), все они в итоге оказались в стане нездоровых русских шовинистов, поддерживающих нынешний режим.
В части своей национальной политики этот ублюдочный (во всех смыслах этого слова) режим является таким же гибридным, как и почти во всем. В отличие от «белого» империализма, к которому он апеллирует через риторику о «возрождении России», он лишен всякой (впрочем, какой она была к тому времени, тоже большой вопрос…) русской органичности и лезет со свиным рылом своего синтетического «русского мира» в калашный ряд инокультурных, в частности, мусульманских народов, пытаясь добить остатки их органических культур, недобитые советской властью. При этом в отличие от «красного» империализма он уже даже номинально не признает права наций на самоопределение и автономное культурное пространство, национальное хотя бы по форме, включая школы на национальных языках, практически исчезнувшие в большинстве российских республик.
Но что же стало со «здоровыми русскими националистами», начиная с Солженицына, которые оказались на стороне своих вчерашних палачей — чекистов в борьбе против тех, кто следуя заветам Авторханова, поднялся на неравный бой за свои национальную свободу и человеческое достоинство против слегка изменившей окрас, но сохранившей свою сущность империи?
На самом деле, стало то, что и должно было стать с носителями того «русского самосознания», которое Авторханов некритически воспринимает как нечто, что можно направить в конструктивное русло и с чем потом можно иметь дело. Так, вызывают грустную улыбку рассуждения Авторханова с оттенком осуждения о том, что коммунисты, только придя к власти, подвергли оплевыванию дореволюционную русскую историю, русских героических полководцев, русских царей и т.д. И это при том, что несколько ранее он сам писал о сущности этой имперской истории с ее доблестями и героизмом. Впрочем, понять Авторханова как нерусского человека, признающего за русскими право на свой здоровый национализм, включая культивирование собственных национальных истории и героев, можно. Но его просчет заключался в том, что за чистую монету такого национального самосознания он принял самосознание имперское, априорно считая, видимо, что другого у русских просто нет и надо научиться (обоюдно) как-то иметь дело с этими. Или, перефразируя слова Сталина о советских писателях, другого русского самосознания у меня для вас нет.
Меж тем, надо понимать, что Ленин, учинивший погром старой имперской системы, опирался в этом не только на интернациональный марксизм, и не только на национальные силы нерусских народов, которые он сумел обвести вокруг пальца и поставить ему на службу, но и на глубинный запрос на национальную революцию, уже несколько веков существовавший у русской анти-системы. Эта анти-система, возникшая после ломки народа религиозной реформацией и абсолютизмом Романовых, которые противопоставили себя ему и начали строить под себя новый казенный народ, была несостоявшейся нацией, отчужденной от империи и ненавидящей ее не меньше, чем нерусские народы. Авторханов правильно понимает, что коммунисты, пришедшие на смену «Романовым» (на самом деле, к тому времени уже давно Голштейн-Готторпам), были идейными интернационалистами — глобалистскими хищниками, желающими завоевать мир, но не для своей страны (которая для многих из них и не была своей), а для своей идеологии и партии. Поэтому, перед ними, как он показывает, стояла двойственная задача — на первом этапе уничтожить старую, православную царскую русскую империю, стоявшую у них на пути, а на втором — после того, как лобовая атака мировой революции захлебнулась, поставить захваченную и фактически воссозданную ими Российскую империю и ее осевой народ — русских на службу своей по-прежнему экспансионистской, но уже более рассчетливой в методах достижения цели партии. Эта двойственность должна быть осмыслена с учетом указанного выше. Уничтожение маниакальной, хищнической, интернационалистской (в смысле ее глобализма, а не мультиэтничности, как это обычно принято понимать) бандой прежней государственности вызвало у огромного множества русских людей, ставших прямыми или косвенными жертвами этой банды, обратную реакцию. Иначе говоря, если интернациональные марксисты уничтожили романовскую империю и надругались над ней, значит, их русские противники, националисты (а противниками интернационалистов должны быть националисты, это логично) должны принять и признать поруганное коммунистами за «национальную Россию» и стремиться к ее восстановлению.
Меж тем, даже если бы коммунисты в своей борьбе за власть смогли опереться на все нерусские народы Российской империи вместе взятые — а Авторханов показывает, что это было не так — они никогда бы не смогли победить без поддержки критической массы самих русских. А этой поддержки в свою очередь у них бы не было, если бы эти русские, пошедшие крушить казенную самодержавно-православную империю, не были бы отчуждены от нее. Авторханов понимает это, но рассматривает это отчуждение как социальное, но не национальное, потому что по умолчанию считает эту империю русским национальным государством. Однако так не считали многие глубоко русские мыслители, причем, самых разных направлений, видевшие зазор, если не конфликт, между казенной петербургской империей и русским народом — от славянофилов, до Бакунина или даже таких русских националистов как Розанов и Меньшиков. Исходя из этого, вполне можно утверждать, что среди прочих национальных революций, начавшихся в условиях краха «романовской» империи, существовали веские основания и для собственно русской. Такая революция, будь она национальной, могла бы по примеру Мустафы Кемаля в Турции объявить, что прежняя империя не выражала интересов и чаяний народа, на который опиралась и с который использовала в своих целях, и учредить в интересах этого народа национальную Русскую республику, отпустив в свободное плавание отделившиеся от этой империи нации. Больше того, будь русские коммунисты последовательными интернационалистами, возглавить эту национальную революцию, поставив ее под свое руководство, могли бы и они. Для этого им надо было сделать то, что предлагал советский татарский коммунист Султан-Галиев (первый ! уничтоженный Сталиным на его пути к власти над партией) и вместо красной российской мини-империи — РСФСР, дублировавшей СССР (в чем был прав Сталин, указывавший на это), создать Русскую республику, которая вместе с другими республиками вошла бы прямо в СССР. Но дистанцировать свою интернациональную партию и власть от наиболее многочисленного народа, исторически являющегося опорой империи, для коммунистов было слишком рискованно. И они решили пойти наиболее практическим и простым путем — сохранить империю и русских в качестве имперского народа, на который Лениным, не видевшим его в другом качестве, была возложена миссия не угнетать другие народы, как раньше, а освобождать их и помогать им развиваться, искупая таким образом вину перед ними. В итоге, как следствие утопичности и противоестественности коммунистической идеологии имперский гнет, теперь красный, усилился и в отношении русского народа, и — через него — в отношении других народов.
Из-за того, что объективно назревшая русская революция оказалась не национальной, а была возглавлена и организована интернациональными силами, разрушившими старую империю и тут же создавшими новую, положение русских как имперского народа было законсервировано. В итоге, одни русские стали воспринимать СССР как новое издание своей страны, России, другие же — как разрушителя и поработителя этой России. И у тех, и у других, однако, точкой отсчета оказывалась имперская Россия — у одних как то, что продолжает жить в виде СССР, у других, как то, к чему необходимо вернуться.
Впрочем, было бы наивно думать, что русские настолько глупы, что среди них не появилось тех, кто поставил под сомнение априорность этой отправной точки русского самосознания — Империи. Так, современник и коллега Авторханова по антисоветскому цеху Александр Солженицын в свое время подверг критике расширение Российской империи на юг и ее стремление «освобождать братьев-славян» на Балканах или «спасать братьев-христиан на Кавказе», которое подрывало ее силы в многочисленных войнах (и в конце концов, надорвало в 1914 — 1917 гг) и отвлекало ее человеческие силы от развития сформировавшейся к тому времени территории русского народа. Тот Солженицын осудил и политику принудительной русификации украинцев, посягнув таким образом на непререкаемый догмат русских имперцев о «триедином русском народе, состоящем из великороссов, малороссов и белорусов». Кроме того, он, продолжая определенную традицию русской национальной мысли, указал, что причиной последующего отчуждения Российской империи от великорусского народа был слом его духовного стержня в ходе никоновских реформ.
Во что со временем трансформировались все эти возрения Александра Исаевича, и почему так произошло — предмет отдельного разговора… Однако факт в том, что в определенный момент он озвучивал по этим вопросам умонастроения того типа русского национализма, который был чужд, что красным, что белым русским имперцам, и которому были чужды и они. И, наверное, неслучайно, эти идеи у Солженицына звучали наиболее отчетливо и складывались в цельный пазл (который со временем рассыпался) ближе всего по времени к борьбе Русской Освободительной Армии генерала Андрея Власова. Встав на путь борьбы с коммунизмом и провозгласив идеи русского национализма, последний в то же время подчеркивал, что не собирается восстанавливать дореволюционные порядки и считает революцию 1917 года исторически оправданной, обвиняя коммунистов в том, что они обманули народ и извратили освободительный смысл этой революции. Признавал Власов, в отличие от белых имперцев, и право наций на самоопределение, а в созданный им Комитет Освобождения Народов России входили и представители украинского и белорусского национальных советов.
В бытность нахождения Ельцина у власти, было много разговоров о том, что знамя, сделанное им новым флагом России — бело-сине-красное — на самом деле власовское, ибо его использовала и РОА. Увы, со временем стало ясно, что политика Ельцина была не власовской, а подготовкой к восстановлению гибридной неосоветской империи русского мира, логика которой так основательно описана в запрещенной в России книге Авторханова.
То знамя, которое могло бы стать символом современных власовцев, безвозвратно скомпрометировано и сегодня ассоциируется с прямо противоположными смыслами. Увы, не видно и другого русского знамени, которое могло бы быть использовано в этом качестве — в начальные годы правления Ельцина таким знаменем теоретически мог бы стать черно-желто-белый флаг, который использовали лидеры вроде указанного выше генерала Стерлигова. Увы, все они либо оказались несостоятельными, либо перешли на сторону гибридного неосоветского режима, оседлавшего русский шовинизм, как это сделал в конце своей жизни и Александр Солженицын.
То есть, сегодня нет такого русского флага, под которым можно было бы пойти в бой против нынешнего режима, как нет и той русской силы, которая бы его подняла. И бело-сине-красный, и черно-желто-белый, и красный флаги сегодня находятся в распоряжении Кремля и Лубянки. И выглядит это как полная правота диагноза генерала Дудаева о «русизме».
Но все же, будем помнить и про то, что зазор между советским/имперским и русским, о котором писал Авторханов, не раз давал о себе знать тем или иным образом. И будем надеяться, что даст еще, сумев принять форму действительно национальной революции против этой гибридной империи.
17.12.18
