Если сопоставлять русский и беларуский этнополитический дискурсы в части их взгляда на историю Руси и Литвы, то можно будет выделить следующие характерные черты.
Русский:
— племенной до-руський этап истории вытесняется из исторической памяти как несущественный
— Русь рассматривается как нечто этнически монолитное
— Литва точно так же рассматривается как нечто этнически монолитное и соответственно ВКЛ рассматривается либо как литовское государство, в котором русские были на вторых ролях, либо как русское государство, в котором «литовцы» были на вторых ролях
— Малая и Белая Русь, иногда Смоленщина-Брянщина рассматриваются как «лимитрофы» — пространство «между Русью и Литвой», за которые они вели спор, но по праву, конечно, принадлежащие Руси, кристаллизовавшейся вокруг Московии (Великой Руси)
— православие и католицизм в этом регионе рассматриваются как твердые цивилизационные ядра и этномаркеры, а униатство как экспансия католицизма
Беларуский:
— племенной, в частности, кривский этап считается отправным пунктом, а подчинение кривичей варягами-русью так или иначе рассматривается как завоевание (Ластовский прямо ставил его в один ряд с татарским завоеванием)
— Русь рассматривается исключительно как некий зонтик или конгломерат, в котором различные, сложившиеся до прихода руси части, включая кривскую, сохраняли свою самость
— древняя литва не рассматривается как синоним современных литовцев, а рассматривается как блуждающий топоним внутри племенной чересполосицы Верхнего Понеманья, в котором происходила кривско-дреговичская колонизация автохтонно-балтского пространства и возникновение их славяно-балтского симбиоза
— соответственно ВКЛ рассматривается как порождение этого симбиоза, Литва и литвины как понятия со множеством разных значений — топонима, политонима, этнонима (но не современного литовского — жемойтско-аукшайтского, а фактически древнебеларуского), пространство «меж Русью и Литвой» не каким-то разорванным лимитрофом между внешними ядрами, а континуумом, внутри которого они сами были не твердыми, а плавающими понятиями, а Московия к нему вообще не имела никакого отношения
— православие и католицизм рассматриваются не как базис национальной идентичности, а как ее надстройки, спокойно меняющиеся, причем артикуллируется и период реформации и контр-реформации, когда в одно поколение литвины-русины рождались православными, становились кальвинистами, а потом униатами и т.д., а уния рассматривается как возможный способ снятия православно-католического антагонизма (удачный или нет, другой вопрос), из той же серии уже каноническое признание трех исторических алфавитов беларуского языка: кириллицы, латиницы и арабицы, которой «литовские татары» на старобеларуском (руськой мове) записывали мусульманские китабы.