Uncategorized — 21.11.2020 at 11:36

«Европейский выбор»: иллюзии и реальность

Завершить мини-цикл заметок о российском либерализме будет невозможно обойдя стороной проблему «европейского выбора», который его адепты отстаивают для России не только в ретроспективе, но и в перспективе, призывая к нему в наши дни.

Скажем прямо — подобный лозунг вполне уместен, что называется «ради красного словца», то есть, в риторических целях, когда нужно пристыдить соотечественников тем, «как у людей», но уж точно не в качестве серьезной, осознанной стратегической программы, в качестве которой он подвисает в воздухе без ответа на вопрос «о какой именно Европе идет речь?»

Европа может быть трансатлантической и континентальной, традиционной и модернистской, либеральной, социалистической или фашистской, Европой регионов, наций или Европой как нацией — все это совершенно разные видения Европы, за которыми стоят разные истории и проекты, разные основания. Поэтому предметным разговор о «европейском выборе» может быть только тогда, когда призывающий его конкретизирует — например, «я предлагаю России вступить в Евросоюз», или «я передлагаю России развалить Евросоюз, чтобы потом создать вместо него новый союз, который объединит Европу от Дублина до Владивостока», или «я предлагаю России не вступать в Евросоюз, но учредить с ним ассоциацию, добиться отмены с ним визового режима и ликвидации барьеров в передвижении товаров, капиталов и услуг», или «я предлагаю создать внутри России еврорегионы, распустить или предельно разрыхлить ее и включить их непосредственно в Евросоюз» или «я предлагаю, не вступая в Евросоюз, распространить на Россию его стандарты, нормы, юрисдикцию тех или иных его институтов».

Вариантов может быть множество, но каждый из них может претендовать хотя бы на серьезное обсуждение только в том случае, если будет проработан как проект, имеющий шансы на практическую реализацию, а не как утопическая идея или бессодержательный лозунг, которыми на поверку оказываются призывы к «европейскому выбору» в условиях России.

Подобным образом дело обстоит не только с внешними, но и с внутренними аспектами «европейского выбора». Предлагая сделать, «как в Европе», предлагающий должен конкретизировать, как в какой именно Европе, что именно и каким образом он/она предлагает сделать. Экономику «как в Европе» — какую именно и как? Право «как в Европе» — какое именно и как? Социальную политику «как в Европе» — какую именно и как? И т.д., и т.п.

Если мы будем относиться к проблеме «европейского выбора» таким образом, то скорее всего, упремся в один из двух вариантов. Первый — есть конкретный европейский проект, к которому предлагается присоединиться. В таком случае надо понять — а хотят ли там видеть нас, на каких условиях и в каком качестве и какое содействие готовы оказать в присоединии к ним, после чего уже оценивать, реально ли все это и приемлемо ли это для нас. Второй — когда оказывается, что никакого конкретного проекта, куда мы бы могли вступить, на самом деле нет, либо же нас не устраивают условия, на которых это возможно, и тогда в сухом остатке выясняется, что под «европейским выбором» или «европейским путем» подразумевается некое абстрактное видение, которое нам придется претворять в жизнь самим.

Совершенно очевидно, что сегодня нет ни одного проекта, к которому мы могли бы присоединиться в обозримом будущем — целиком или по частям, даже у таких перспективных кандидатов как «Ингерманландия», учитывая то, очередь на вступление в ЕС на десятилетия вперед уже стоит на Балканах и в Восточной Европе, уже не говоря о Турции, которая из этой очереди вышла, устав ждать. Поэтому в лучшем случае можно говорить об улучшении отношений, расширении сотрудничества и получении поддержки в решении каких-то задач, которые захотим поставить перед собой мы и которые при этом могут быть поддержаны тем же ЕС — проведении судебной, полицейской и пенитециарной реформы, внедрении новых экологических стандартов и технологий и т.п.

Однако очень часто сторонники «европейского выбора» в России подразумевают под ним не такую конкретику, а геополитику и идеологию, выражающиеся в борьбе «за европейские ценности» или «европейскую цивилизацию» против длинного перечня их возможных врагов — внутренних или внешних. И вот от этих игр нам, на протяжении своей истории уже многократно вовлекавшимся в конфликты европейских держав между собой и с другими народами, и единожды уже пытавшимся привести их всех в светлое будущее всего человечества, памятуя результаты того и другого, надо держаться как можно дальше. Не смена полюсов в конфронтации глобальных геополитических и идеологических блоков, а неучастие в ней и в них, разумный политический изоляционизм при максимальной открытости к неконфронтационному сотрудничеству — вот, что нам нужно вместо участия в очередных наднациональных «борьбе» и «защите».

Российский изоляционизм не должен быть противопоставлением идее объединения Европы. В отличие от тех, кто хочет выйти из ЕС, она в нем не находится, а потому может себе позволить развивать с ним продуктивное сотрудничество в том объеме, который не требует от нее геополитического растворения в нем. Это позволит ей быть открытой к динамике изменения ЕС — как в сторону его дальнейшей внутренней интеграции и внешнего расширения, так и в сторону его дезинтеграции и раскола. В первом случае может стать актуальным вопрос и о ее вступлении в него, во втором, напротив, она могла бы воспользоваться созданием вместо него новых региональных союзов.

В частности, для России наибольший интерес на Европейском континенте представляет его центрально-восточная часть, границей которой является германский мир. В перспективе создания макро-регионов уже очевидно, что западно-средиземноморская часть Европы, продолжением которой на ее континенте являются романские страны, тяготеет к участию в Евро-Африканском континууме, тогда как Восточная Европа, включая ее адриатическое и черноморское побережье, исторически связана с Северной Евразией и Малой Азией, которая в свою очередь является мостом между ней и Центральной Азией. Германские народы континента занимают срединное положение между двумя этими флангами, что при одном сценарии выводит их и в первую очередь Германию, в положение ядра объединенной Европы, но в случае ее дезинтеграции превращает в мост, связывающий ее отдаляющиеся друг от друга части. В последнем случае Германия и германский пояс будут объективно больше заинтересованы в делах как Восточной Европы, так и Северной Евразии, Малой и Центральной Азии, тогда как в первом случае романские союзники неизбежно будут вовлекать их в свою африканскую повестку.

Народы Восточной Европы образуют антропологический континуум, заливающий Северную Евразию, внутри которого доминирует славяноязычный массив, переплетающийся с угорскими, романскими, балтскими, финскими и тюркскими островками. Тюркская часть в Восточной Европе — гагаузская, крымская, татарская, чувашская, в известной степени (исходя из ее нынешней самоидентификации) венгерская это мост между ней и обширным тюркоязычным миром Азии — Малой и Центральной. Врезкой Малой Азии в РФ в ее нынешних границах является Северный Кавказ, при этом там следует разделять несколько блоков. Восточный Кавказ (Чечня, Ингушетия и Дагестан) как пространство преобладания автохтонных нахских народов, Осетия и Черкессия, также позиционирующие себя автохтонами Кавказа, и тюркский Кавказ. Последний в основном сконцентрирован в Западном Кавказе, переплетаясь там с черкеским пространством, которые исторически и демографически связаны с русской Россией теснее, чем Восточный Кавказ, связь которого с ней является преимущественно геополитической и относительно недавней. И, конечно, нельзя забывать о мире монгольских народов, идущем от Калмыкии в Северную Азию, переплетаясь с русским и тюркскими пространствами.

Сегодняшние тенденции таковы, что наряду с продолжающейся языковой русификацией всех этих народов России происходит сокращение численности собственно этнических русских. Адепты «русской европейской культуры» хотят успеть решить эту проблему принудительной политикой «плавильного котла», российские и великорусские автохтоннисты понимают, что это и нереально, и вредно. В их (нашем) понимании сохранение этнополитического единства этого пространства в долгосрочной перспективе требует не принудительной ассимиляции всех со всеми, а иного — структурирования русских на основе своих моноэтнических регионов и перехода к политике сосуществования русских общин с коренными народами в «национальных регионах», то есть, признания их культурно-исторической специфики и адаптации к ней при сохранении своей этнической идентичности, ее воспроизводстве и институционализированном отстаивании своих интересов. И то, и другое предполагает отказ русских везде, где на кону стоит их этническое сохранение, от культурной гегемонии западнического либерализма, толкающего их либо к добровольной этнической аннигиляции, либо к антагонизму с коренными народами, объективно являющимися их союзниками.

Новые этнополитические реалии России вытекают из новой геополитической реальности в виде уже состоявшейся потери Украины и почти неизбежной потери Беларуси, что редуцирует «Великую Россию» до Великороссии. И наоборот, принятие этих этнополитических реалий, описанных выше, позволит РФ, понимаемой как союз Великороссии и тесно сплетенных с ней народов и земель, обрести реалистичное геополитическое видение.

Ключевым для него является вопрос т.н. лимитрофов, взгляд на которые сверху вниз объясняется инерцией представления о России как об осевой цивилизации, которой надлежит говорить на равных с США и Китаем или на худой конец Германией и Францией, но не какими-то Польшей и Румынией и уж тем более Украиной и Прибалтикой. Эта иллюзия столь же неоправдана сегодня, сколь и молода по историческим меркам. Московское государство могло быть конкурентом или противником этих «лимитрофов», но точно не смотрело на них сверху вниз, а воспринимало их в равной себе весовой категории. Это отношение изменилось именно в Российской империи, которая поглотила не только их, но и прежде них поглотила саму Московию-Великороссию. Сегодня мы констатируем провал этого четырехвекового проекта и возвращение — в лучшем случае, если это удастся — к геополитическим реалиям Московии-Великороссии с поправкой на новые условия. Соответственно, необходимо отказаться от взгляда на эти страны как на второсортные по сравнению с нами лимитрофы и уж тем более как на свои бывшие владения и сферу своего исключительного влияния.

Задачей новой русской геополитики будет не прорыв или срыв создания вокруг России «санитарных кордонов» Балто-Черноморского и прочих региональных союзов, а ликвидация необходимости в их создании, которая вытекает из стремления к противодействию российским имперским амбициям. Поэтому новой, пост-имперской России будет стратегически необходимо установление добрососедских отношений с Польшей, а также суверенными и национальными Беларусью, Украиной и странами Балтики, равно как и со всеми остальными соседями, которые должны перестать видеть в ней источник угрозы своей независимости и целостности. Это позволит России и/или ее регионам как соотрудничать с данными странами, так и участвовать вместе с ними в трансграничных региональных экономических проектах, подобных проектам «еврорегионов» поверх границ национальных государств в ЕС.

В силу географии и этнографии России ключевыми для нее являются отношения со славянскими, фино-угорскими и тюркскими народами, так как именно их симбиоз лежит в основе ее этнотерриториального единства. Чтобы перезагрузить эти отношения, надо, во-первых, перестать считать славян недо-русскими или младшими братьями русских и принять природу самих русских как сплава конкретных славянских племен с балто-финскими субстратами под руководством варягов, то есть, в такой же степени славянского, как и балто-фено-сканского народа. Во-вторых, необходимо принять тюркскую составляющую России в диалектике двух ее аспектов — принадлежности большинства российских тюрок к восточноевропейскому генетическому пулу народов, к которому принадлежат и восточные славяне с балто-финнами, и их связанности с зарубежным, преимущественно азиатским тюркским миром. Трансграничные связи по этой же линии должны восприниматься так же естественно, как и связи представителей российских фино-угорских народов с Эстонией и Финляндией или русских с зарубежными славянскими странами. Чтобы эти связи имели характер культурно-человеческого сотрудничества и обмена, а не геополитической угрозы, каковой они воспринимаются сегодня, у соответствующих народов должны быть все условия для развития своей культуры внутри федеративной многонародной России и участия в формировании ее внутренней и внешней политики. В таком случае и в Польше, Беларуси и Украине, Эстонии и Финляндии или Азербайджане и Турции славяно-фино-тюркскую Россию — Северную Евразию будут воспринимать не как антагониста, а как дружественную и даже частично братскую страну.

По этнодемогеографическим причинам главную стратегическую угрозу не только Северной Евразии, но и связанным с ней соседним регионам и народам представляет Китай. Это не означает, что нужно стремиться к войне с ним или отказаться с ним от сотрудничества, но это означает, что необходимо стремиться к таким взаимоотношениям Центрально-Восточной Европы, Северной Евразии, Малой и Центральной Азии, чтобы их совокупный потенциал — при безусловном сохранении этнического пространства каждого из них — позволял им сотрудничать с Китаем на равных, а не превращаться в его экономические придатки и политических саттелитов.

Несколько иначе стоит вопрос о взаимоотношениях с консолидированным Западом в виде потенциального Трансатлантического Союза. Победа Трампа и Брексита, рост евроскептических настроений в ЕС отправили этот проект в нокдаун, но нельзя исключать его попыток подняться и пойти в наступление. Противостоять такому блоку извне, если он начнет успешно формироваться, у нас ресурсов не будет, но успешным он может быть настолько же, насколько сможет быть прагматичным и очевидно-выгодным в качестве пространства общего развития, а не идеократической либеральной гегемонии, неизбежно провоцирующей сопротивление ей. В таком контексте здоровым силам народов России — Северной Евразии надо не противопоставлять себя Западу, а стремиться к взаимодействию со здоровыми силами его народов и гражданских обществ как союзников в противостоянии угрозам глобальной тирании.

Из всего вышесказанного очевидно следует, что предлагаемый представителями либерального западнического комплекса народам России концепт «европейского выбора» нуждается в деконструкции посредством ясного осознания наших проблем, нашей истории, наших задач и наших интересов, которое позволит нам сделать наш выбор, в том числе во взаимодействии с народами Европы. Попытку такой деконструкции и формирования радикальной и либертарианской национальной альтернативы и представляет собой данный мини-цикл.