При разговорах о «Великороссии» и «великороссах» постоянно приходится сталкиваться с постановкой этих понятий в кавычки или даже c прямыми протестами, связанными с наличием в них приставки «велико-«.

То, что в ней видится превознесение тех, к кому относятся эти понятия, логично, и в силу первого приходящего в голову смысла такой приставки, и в силу традиций ленинской и шире советской борьбы с «великорусским шовинизмом» и т.п.

Особенно выпукло это проявляется при использовании понятий «великороссы» и «малороссы» или «Великороссия» и «Малороссия».

Надо, однако, понимать, что изначальный смысл этих понятий был совсем другим. Более того, по мнению дореволюционного исследователя этого вопроса А.Стороженко, он был прямо противоположным. Вот, что он об этом писал:

«Покорив Русь, татары заняли своими ордами юго-восточные ее рубежи — от Волги до Днестра — и вклинились около Рыльска и Воргола, Ахматовыми слободами, между Русью Приднепровской и Русью Залесской, то есть лежавшей от Киева за брынскими (или брянскими) лесами. Заглохли, залегли, опустели и травой поросли от одной Руси к другой дороги прямоезжие, неокольные. Получилось две Руси.

Вести о расщеплении Руси достигли вскоре до византийского императора и до вселенского патриарха Константинопольского, у которого в иерархическом подчинении пребывал митрополит Киевский и всея Руси. Обоим приходилось сноситься с Русью по делам церковным.

Византийские греки заменяли в имени «Русь» звук «у» звуком «о» и называли русских «народом Росс» или россами, а страну их — Россией. Этому находят два объяснения: или греки по ученому домыслу отождествляли Русь с упоминаемым у пророка Езекииля народом Рош, или они переняли свое произношение от какого-нибудь тюрко-татарского племени, например от хазар, ибо «у» тюрко-татарами выговаривается иногда как «о». Греческое произношение в именах «росс» и «Россия», как ученое, принятое образованными людьми, было усвоено самой Русью и удержалось в имени «Россия» до наших дней.

Когда Русь (или, по-гречески, Россия) распалась надвое, явилась необходимость отличать одну Русь от другой каким-нибудь определением. Византийцы воспользовались готовыми географическими терминами: страна Малая или Великая, унаследованными ими от классической древности.

Древнегреческие и римские писатели определяли страну как Малую или Меньшую (в сравнительной степени) не потому, что она занимала незначительную площадь, но главным образом в том смысле, что она являлась исконным местопребыванием, или прародиной, одного народа или нескольких родственных племен, — в смысле, так сказать, первоначального народного и государственного ядра. Великими назывались у классических географов страны, колонизованные населением из малых, иначе говоря: разросшиеся из недр страны-матери. Огромный передний выступ на западе Азиатского материка, омываемый водами четырех морей: Черного, Мраморного, Архипелага и Средиземного — назывался Малой Азией, как колыбель азиатских народов, откуда «рассеял их Господь по всей земле», по библейскому выражению. Великой Грецией назывались греческие колонии в Сицилии и Южной Италии, по берегам Тарантского залива. Кельтское племя бриттов населяло первоначально полуостров Арморику в нынешней Франции. Когда часть бриттов перебралась на соседний остров, то старую родину их стали называть Малой Британией (Britania Minor, нынешняя французская Бретань), а новые колонии на острове — Великой Британией (Britania Major). В средние века, по греко-римской традиции, окрестности Кракова (позднейшие воеводства Краковское, Сандомирское и Люблинское), древнейшее средоточие польского племени, назывались Малой Польшей (Minor Polonia); Великая Польша (Major Polonia) — позднейшие воеводства Познанское и Калишское — являлась продолжением польских поселений по реке Варте на север, к Балтийскому морю.

Итак, осведомившись о происшедшем разделении Руси, патриарх и император начали называть искони им известную Киевскую, Приднепровскую Русь — Малой, а Русь Залесскую, вновь представшую их умственному взору, — Русью Великой«.

То есть, выражения «Малая Русь» и «Великая Русь» не только никак не умаляют первую перед второй, но изначально несли в себе тот смысл, который в вульгарном виде пытаются донести сегодня некоторые украинские националисты своими разговорами о «Киевской Руси и Мокшании».

Правда, я здесь не могу не отметить, что будучи правомерным по отношению к исторической субординации территорий, смысл данных понятий не может использоваться без натяжки по отношению к их населению — БУДУЩИМ народам. Это следует из моего несогласия с советскими историками, которые были убеждены в наличии «древнерусской народности» в «Древнерусском государстве».

На мой взгляд, такая народность не могла успеть сформироваться, точнее, не могла успеть выйти за узкие рамки носителей монастырской и придворной грамотности, не охватывая при этом значительную часть, особенно негородского населения — местных племен. Чтобы такая народность могла прочно сформироваться, охватив большую часть населения, должно было произойти окончательное нивелирование различий и между варягами и местным населением, и между различными племенами, обитавшими на этой территории. А это, скорее всего, начало активно происходить уже после Батыева нашествия, решившего обе эти задачи и ставшего вместе с тем отправной точкой для распространения травматического руського самосознания в массах. Поэтому, носителями руського самосознания в «древней», она же «балто-черноморская», возникшая на пути «из варяг в греки» Руси, уничтоженной Батыевым нашествием, было не все население той или иной территории, а две пересекающиеся элитарные вертикали: княжеская и церковная.

Впрочем, это уже отдельная история. Сегодня в любом случае украинский народ категорически отвергает понятия «малороссы», «Малая Русь», и лишь немногие интеллектуальные украинские националисты знают их подлинное историческое значение, которое воспринимают как предмет национальной гордости, а не унижения. Однако вопрос, который интересует меня в рамках данного разговора — почему же так и не закрепились, не были осмыслены и наполнены реальным содержанием понятия «Великороссия» и «великороссы», среди тех, к кому они были обращены.

***

Великороссия не успела стать и не является самостоятельным субъектом. По факту такая субъектность сформировалась у Великого Княжества Московского. Иван Грозный, подчинивший Москве не только Казанское и Астраханское ханства, но и окончательно добивший старого соперника — Новгород, это фактический создатель Великой Московии или Великороссии, фундамент которой был вполне заложен его дедом и бабкой — Иваном III и Софией Палеолог. Это образование существует совершенно независимо от Малой Руси, которая в тот момент находится в составе Великого княжества Литовского и Руського, так что, можно сказать, что налицо становление именно великорусской субъектности.

Однако после Ивана IV Московия срывается в Смуту, в которой, как известно, «малорусские» силы, в официальной историографии называемые «поляками», принимают активное участие, фактически пытаясь подчинить себе распавшуюся Московию. Казалось бы, 1612 год — это победа Великороссии в борьбе за свою независимость, как это обычно представляется в официальной историографии (в которой интервенты преподносятся как «поляки»). Но не тут-то было — ведь эта победа ознаменовалась воцарением династии Романовых, третий представитель которых, опираясь на «малорусские» церковные кадры, практически ломает духовный уклад только-только начавшей формироваться Великороссии. Не будет преувеличением сказать, что настоящие великороссы после этого уходят в подполье и становятся известны как «староверы» или «раскольники». Московия же из малорусской церковной реформации сразу влетает в вестернизаторские реформы Петра I. Их кульминацией становится перенос столицы из Москвы в Петербург и создание принципиально нового геополитического образования, вектора развития которого вновь агрессивно обращаются к Балтике и Черному морю.

***

В Петербургской империи не было места самостоятельному украинскому народу, этнические представители которого были цветом петербургско-российской аристократии, ее автохтонной части. Большевики признали украинцев и белорусов отдельными народами, а русскими остались только бывшие «великороссы». Но на чем строить их особое, новое самосознание, было непонятно.

Ведь все учебники по русской истории начинались с Киевской Руси как колыбели «древнерусской государственности» и «древнерусского народа». Где в этой конструкции место особому «великорусскому народу», и каким образом вдруг сформировались украинский и белорусский народы (не иначе как в результате ополячивания и литвинизации, видимо), было совершенно непонятно.

Украинцы и беларусы, однако, развивали свои особые национальные самосознания, а вот русская историческая мысль так и норовила развиваться как «общерусская», проскакивая или намеренно игнорируя «великорусский» этап и его реальность. Поэтому, неудивительно, что когда с распадом СССР образовалось государство в ядре своем в границах Великороссии, прочной основы своего существования оно опять обрести не смогло.

Я не раз писал о трудах своего знакомого, ушедшего из этого мира Вадима Леонидовича Цымбурского — пожалуй, единственного в новейшей истории России интеллектуала, который пытался развивать идею России как новой Великороссии, предлагая видеть ее сердцевиной Урало-Сибирскую «скрепку».

Взгляды Цымбурского не получили никакого развития, а Крымнаш, донбасская и сирийская эпопеи окончательно похоронили любые надежды на их реализацию. Хотя, надо отметить, что сам Цымбурский был сторонником присоединения к России Крыма и «Новороссии», очевидно, не понимая, какие последствия это будет иметь для его же проекта…

То есть, вторая, и возможно последняя, попытка «обретения Великороссии» снова не удалась.

***

Возвращаясь к этимологии понятия «Великая Русь», о которой пишет Стороженко, ссылаясь на греков, очевидно, что его органическим наполнением могло стать только особое креольское самосознание, совмещающее в себе два фактора: мы пришли из земли наших предков, но мы пустили корни здесь, на новой земле, на которой теперь будут жить наши потомки. Именно таково было сознание белых североамериканцев и южноамериканцев, которые чтя свои германские в одном случае и латинские в другом случае корни, считали себя уже не англичанами, испанцами и португальцами, а американцами, канадцами, бразильцами, аргентинцами и т.д.

Важный фактор креольской проблематики — это соотношение колонизаторов с местным населением. Для великорусской проблематики он тоже очевиден, хотя и более сглажен, с учетом того, что в отличие от Америки два этих пласта населения относились не то, что не к разным расам, а к одному восточноевропейскому подвиду европеоидной расы, сформировавшемуся задолго до появления славян, финов и балтов в нынешнем виде. Тем не менее, в смысле рефлексии своих исторических корней, осознание соотношения славянской колонизации из Древней Руси с местным балто-фино-угорским населением было необходимо для формирования новой креольской идентичности великороссов.

Но именно его-то и не произошло…

***

Вместо строительства русского национального государства на базе Великороссии группировка силовой олигархии, превратившая страну в свою вотчину, решила опереться на шизофреническую доктрину «русского мира». Тут в одном флаконе и сталинский национал-большевизм, и петербургский панславизм, и претензии на доминирование в Европе. Символическим центром русской нации и всего русского проекта рассматривается Крым — та корзина, в которую, похоже, решили сложить все русские яйца.

«Русский мир», однако, это не русская нация, и никогда таковой не станет, ибо квазиимперская международная мафия не заинтересована в строительстве по-настоящему национального государства.

Как и Великороссия — «Русский мир» это тоже креольский феномен, но сути у этих креольств диаметрально противоположные. Если в случае с Великороссией оно органическое, основанное на многовековом сосуществовании в едином этническом ландшафте славянских, балтских и финских племен, сформировавшихся на основе древнего восточноевропейского генофонда, то современное неосоветское русскомирное россиянство это попытка закатать под один асфальт народы с совершенной разной этнической геологией. Кавказ и Средняя Азия — это главные географические резервуары хиреющего «Русского мира», особенно с учетом потери и отторжения Украины, той самой «Малой Руси», без которой он обречен быть химерой, раздваивающейся между своим мифом и своей реальной демографией и географией.

«Русский мир» в лице своей агрессивной верхушки пытается, впрочем, прорубить себе окно — правда, в отличие от другого такого рубителя Петра I делает это судорожно, ломясь куда ни попадя — то на юго-восток Украины, то в Сирию, то к Китаю, пытаясь изнутри расшатывать Запад. Скорее всего, мы увидим еще новые такие попытки на новых направлениях. Но так как весь этот проект — колосс на глинянных ногах, он обязательно обвалится, причем, с грохотом.

***

Несмотря на отдельные попытки создания конструкта великорусской идентичности в теории, на практике она оказывается меж двух огней, в которых в итоге сгорает.

Первый — это общерусская или единорусская ориентация, которая обычно и принимается за великорусскую в ленинском или обывательском смысле. Она упирается в Киев как мать городов русских или Корсунь как крещельную купель русской нации или на худой конец в новгородско-ладожскую, а не киевскую теорию происхождения все того же «Древнерусского государства». Великороссии как самостоятельного феномена в ней нет, как нет и осмысления ни трагедии ее слома Романовыми и последующего растворения в имперской России, ни путей, на которых было бы возможно ее восстановление.

Вторая — это автохтонистская линия, в итоге выходящая на отрицание русской идентичности вообще и взамен приводящая к региональным идентичностям, либо этнофутуристским реконструкциям вроде мерянской.

Господство подобных ориентаций — прежде всего, первой, конечно, но следствием, которой может с высокой вероятностью стать отскок маятника в сторону второй — вынуждает делать вывод о несамодостаточности, нестойкости и, пожалуй, несформированности великорусской идентичности и, соответственно, низких шансах на успех национального проекта, который мог бы на ней базироваться.

***

Эмоции в этой связи лично у меня смешанные. С одной стороны, в широком смысле мои русские корни — великорусские, и сантимент к Великороссии и великорусскому мне не чужд. С другой стороны, на их же примере можно увидеть, что великорусское — внутри себя слоенное явление. Например, Рязанское княжество, в которое уходит часть моих корней, вело тяжбу с Московией, периодически блокируясь в этом с Литвой и даже одно время формально будучи ее частью. Смоленщина, в которую уходит другая моя ветвь, так и вовсе была органической частью Литовско-Руського княжества весьма длительное время. Обе эти земли отличал фрондерский дух по отношению к центральной московской государственности. С другой стороны, по отношению к Малой Руси это именно Великая Русь, то есть, зона более позднего освоения, в плотном контакте с туземцами — балтами в случае со Смоленщиной и эрзя и мокша в случае с Рязанщиной.

Я противостою системе современного «русского мира» по своим причинам. Его свертывание в Великороссию, подобно тому, как агонизирующее Османское государство свернулось в анатолийскую Турецкую республику, было бы вполне разумным вариантом. Но я не сильно верю в его перспективы — на горизонте не проглядывается великорусского Мустафы Кемаля, и причиной тому, судя по всему, нецельность и невостребованность самой идентичности Великороссии.

Кроме того, опыт, как исторический, так и нынешних времен, показывает, что без украинского и/или казачьего факторов редко обходится русская фронда. Значит ли это, что мы обречены на «адиннарот»? Нет, скорее мы обречены на переформатирование реального русского мира, в великорусской части которого должно будет появиться несколько новых территориальных, субэтнических и консорциалистских узлов, и при этом будет востребован украинский фактор, который отныне станет опираться на свою «Малую Русь», а не выступать в качестве безсубъектного строительного материала московской или петербургской империи.

Киеву или, возможно, новому центру Украины (по Юрию Липе, который считал, что он должен сдвинуться на юг или на восток), по-видимому, снова доведется играть роль «матери городов руских», но не в государственном смысле, не как столице новой империи или «аднагонарода», а как генератора пассионарного человеческого материала, востребованного во всей Восточной Европе, включая Северную Евразию, в которую она вклинивается — географически и демографически. Ведь, потоптавшись в предбаннике ЕС и поосваивав его изнутри в качестве трудовых иммигрантов, скорее всего, украинцы как нация придут к выводу, что у Руси-Украины вряд ли есть более амбициозный исторический проект. 

22.09.18